Клиника пластической хирургии в Санкт-Петербурге

Бердяев писал в «Истоках и смысле русского коммунизма», что заглавный «герой» книги «...по своей идее хотел бы осуществить не только справедливость, но и братство в человеческих отношениях, „коммунион" между людьми». Это невозможно, полагает философ, без «действия глубинных духовных сил» человека. Если же они не будут мобилизованы, то «материальный и атеистический коммунизм или обречен на неудачу и на гибель, или на создание общества, подобного механизму, в котором нельзя уже будет различить человеческого образа». В «Чевенгуре» только что возникший «коммунион» стихийно ощущает потребность в «глубинных духовных силах». Напротив, в фильме Эйзенштейна просматривается другая перспектива - «коммунион» не находит здесь иной возможности существования как превращение в механизм. Если вы хотите сделать пластику, тогда посмотрите на клиника пластической хирургии в санкт-петербурге и узнайте больше о данной клинике.

«Коммунион» в изображении Платонова кажется продолжением и преодолением одной утопической фантазии Достоевского. Версилов рассказывает в «Подростке» свой сон о золотом веке, которому предстоит сменить нынешнюю европейскую цивилизацию. О собственных чувствах, вызванных видением, Версилов говорит: «Помню, что я был рад. Ощущение счастья, мне еще неизвестного, прошло сквозь сердце мое, даже до боли; это была всечеловеческая любовь». Непосредственным толчком к видению, как бы его первоисточником явилась картина Клода Лоррена «Ацис и Галатея». Согласно мифу, ревнующий к Галатее Полифем раздавил Ациса обрушенной скалой. Трагический финал еще далек от изображенных Лорреном любовников, однако зрительское знание трагедии будто набрасывает печальный флер I на героев картины. Некое подобие шатра, их укрывающего, выдвинуто на первый план, почти к самой изобразительной плоскости, т. е. пространство, огромное и распахнутое, будто выталкивает носителей Эроса за свои пределы. Небо у горизонта пылает закатным заревом. Греция с ее мифологией знаменует для Версилова «первый день европейской цивилизации»; заходящее же на полотне солнце как бы возвещает окончание этого дня; вместе с тем в воображении Версилова он ассоциируется с «последним днем европейского человечества», после которого и наступит золотой век. Хрупкость, потерянность двух фигурок перед лицом природы созвучны «последнему дню». В такой атмосфере «всечеловеческая любовь» Версилова ощущается как антитеза чувству героев картины, неумолимо движущихся к трагическому финалу.